Надо было бы написать что-то более тематическое...

[decembleach]

...а я как всегда поддалась своим кинкам. Т__Т

Название: Красивый
Фэндом: Блич
Пейринг: Гриммджо/Ичиго
Дисклеймер: Канон Кубо, а я просто измываюсь ХЪ
Бета: Ворд.
Размер: мини
Жанр: психологический романс?
Рейтинг: отсутствует.
Описание: у меня все еще 31-ое, а значит - с Днем Рождения, Гриммджо! Понятия не имею, чем он у тебя обусловлен, но это возможность еще раз пожелать твоего возвращения в мангу, а так же - теплой компании хороших ребят. Мечта идиота, но ведь у них там секирой в спину не бьют и в то же время не соскучишься) И там Куросаки
Мы скучаем, Пантера.

Иногда он видит сны. В них он опять в форме адъюкаса. Прежнее, звериное тело, натянутое как тетива, прежние, до остроты отточенные инстинкты и стремления, прежняя кристально-ясная цель посреди вечного мрака и белесых насыпей.
А еще - рыжий мальчишка. Который бесстрашно гладит его по голове, по шее, по спине, с любопытством проводя по белым пластинам, осторожно трогая за уши и улыбаясь с раздражающей беспечностью и непонятным восторгом. Гриммджо злится, огрызается, выпускает когти и кусает, терзает осмелевшие руки. Его клыки всегда были способны пробить даже самое прочное хиерро, а когти - разорвать самый толстый панцирь, но сейчас на тонкой человеческой коже не остается даже царапины, а в карих глазах не прибавляется страха или опасения. Лишь восхищение, открытое и смелое, без примеси страха или благоговения – так на него не смотрели никогда.
- Красивый…какой же красивый, - говорит паренек, укачивая в ладонях тяжелую голову, и в улыбке его нет ни капли надменности или фальши, как в тех, что он помнит.
Это все сбивает с толку и злит еще больше, и поэтому он вырывается, отстраняется от необъяснимых, любопытных прикосновений. И убегает. Не оборачиваясь и не останавливаясь. Он хочет думать, что мчится как прежде, навстречу своей цели. И в то же время чувствует, что уже просто несется вперед в надежде, что бег позволит ему уйти от непривычных прежде мыслей и колебаний, от чувства какой-то неуловимой перемены, которую все же невозможно не заметить. Глухое раздражение при этом осознании отдает горечью, такой отличной от гремящей на языке искорками духовной силы крови.
А потом навстречу ему начинают идти еще люди. Мужчины и женщины, по-разному одетые, одинаково безликие, проходят мимо него целой толпой. Не оборачиваясь и не останавливаясь. Ни от чего не уходя, появившись из ниоткуда и как будто идя в никуда.
Гриммджо то бежит между ними, то бродит, пытаясь всмотреться в смазанные черты, уловить несуществующий запах, услышать беззвучные шаги. И по мере того как он идет, он впервые начинает путаться – то ли это он движется вперед, а они – назад, или же наоборот? Но стоит ему посмотреть им вслед, как внутри все сжимается от безотчетного, мгновенного страха, словно он в шаге от голодного зева бездны и тогда он снова срывается в бег, мчась сквозь нескончаемые людские потоки. Он бежит и бежит, под надзором скользящих невидимых взглядов, под звуки неслышных шагов, под предчувствие зловещего черного зева у него за спиной. И вскоре, он начинает чувствовать усталость. Изматывающее ощущение не отяжеляет его бега, зато затуманивает разум, разжигая раздражение, усиливая разъедающее сознание отчаяние до такой степени, что кажется еще чуть-чуть – и он будет готов рычать и выть, кидаться на призрачные фигуры и пытаться рвать их когтями. Просто, чтобы не шли мимо него. Просто, чтобы, наконец, закончились.
И тогда, когда он практически на волоске от того, чтобы сорваться, он замечает еще одну фигуру, идущую ему навстречу.
Рыжий мальчишка – как яркое пятно среди людского потока. Смотрит прямо на него и идет именно к нему. Останавливаться все еще страшно и Гриммджо просто замедляет шаг, направляясь к нему, жадно рассматривая беззаботно вскинутые рыжие брови, карие глаза, прямой нос, рот. И непонятный, неконтролируемый страх пульсирует где-то внутри – что если тоже пройдет и не обернется? Если исчезнет в том жутком неведомом, что за спиной?
И одновременно уверенность – не пройдет. Не исчезнет.
Не посмеет.
Парень действительно не смеет. Останавливается, когда они совсем рядом. Садится на корточки. Протягивает руку, помедлив, словно спрашивая разрешения, проводит по сильной шее адъюкаса, по голове, слегка задев ухо, и смотрит при этом внимательно и восхищенно, во все глаза. А на губах – задумчивая, едва заметная улыбка. Гриммджо уже стоит на месте, ничего не предпринимая, позволяет осторожным поглаживаниям становиться смелей и дольше, восторгу во взгляде – гореть ярче, а словам – звучать, заглушая безмолвие безликих людей, уходящих вдаль.
- Красивый…такой красивый…
Какое-то время он напряженно ждет подвоха. Голодной черноты, настигшей их, внезапного удара, проскользнувшей в обращенном к нему голосе надменности, издевки в изгибе губ. Но ничего этого не происходит. И вскоре вообще перестает иметь значение. Дальше может случиться все, что угодно.
Важным становится только то, что парень никуда не уходит и совсем не боится того, что может их ждать. Гриммджо сам не замечает, как расслабляется и сам больше прижимается к гладящим его ладоням, разрешает провести по спине. Тепло рук такое прежде чужое, сейчас просто согревает и этого достаточно, как и того, что нелепых, неслыханные доселе слов, нарушающих затягивающее безмолвие, дарящих такой редкий, такой непривычный покой.

Иногда он просыпается посреди ночи и без разлитого в воздухе легчайшего утреннего света, не понимает, где он и кто он сейчас. И лишь потом прежде незнакомые бешеный стук искусственного сердца в груди и чувство чужого тепла рядом возвращает его в реальность. Рядом с ним на кровати, подложив руку под голову, крепко спит рыжий парень. Гриммджо переворачивается набок, подперев щеку рукой.
Пристально изучает сведенные брови, хмуро сжатые веки, осторожно касается слегка приоткрытых губ спящего, скользнув взглядом дальше по шее, по исчерченным ночными тенями ключицам и груди, по синякам и ссадинам на кажущейся бледной в темноте коже. Вспоминает, сколько раз успел возненавидеть эти черты до такой степени, что они намертво врезались ему в память. И думает о том, что у рыжего у мальчишки из его сна было такое выражение лица, которое никогда не бывает у этого упрямого шинигами наяву.
И если в этот момент Ичиго Куросаки не сонно завозится, не вздохнет, приоткрыв мутные от сна карие глаза, не пробормочет что-то спросонок, Гриммджо совсем тихо, словно для себя, проговорит такое непривычное, нелепое:
- Красивый…