Если бы у этого человека были дайри, вступление было бы таким:

Дорогая Инна! Да, мне понравились "Тигр и Кролик". И за это я хочу тебя нафиг убить. Потому что подсаживать людей на новых тараканов некрасиво и негуманно. Особенно, когда даже понятия не имеешь, на КАКИХ тараканов ты меня подсадила! Х_Х Нельзя так с людьми. Понимаешь? Нельзя, плять, как Робин Бобин Барабек за два дня сожрать все серии первого сезона и отделаться без последствий, если под рукой ворд и флешка и родной дом где-то далеко-далеко! Поэтому рождением эта корявая карапулька и яойный пейринг как и мой моск своим отсутствием обязаны именно тебе и тебе одной. УСЛЫШЬ ГОЛОС ТАНАТОСА ЗА ЭТО! а вообще я тебя очень люблю :3

Ну, а поскольку, у этого мерзкого коварного человека дайрей нет и теперь он от меня далеко, то оправдания у меня тоже нет. Есть только результат подлой диверсии. На сообщество по фэндому как-то не решаюсь повесить, поэтому пусть оно висит здесь и наконец-то перестанет занимать пространство, которое должен занимать мозг! >__<

Название: Лабиринт
Фэндом: Tiger and Bunny
Персонажи: Юрий/Котецу
Рейтинг: G если не брать во внимание фап на Юрия
Жанр: харт-комфорт
Ворннг: предположительно-неопределенные отношения у персонажей, незнание Котецу об альтер-эго Юрия, отстутсвие понятий, какой же Юра в отношениях.
Дисклеймер: сериал - Санрайзам. Картинка - её законному художнику (то бишь, не мне)



читать дальшеКотецу не видит в Юрии ничего красивого.
Он видит темные круги под глазами, потрескавшиеся губы, кажущиеся синеватыми из-за болезненно-восковой бледности кожи, слегка впалые щеки, неаккуратно свисающие пряди пепельных волос.
Он видит призрачный рисунок вен на внутренней стороне его запястий. Граничащую с пугающей худобу длинных пальцев с шероховатыми на ощупь подушечками и крепкими костяшками.
Нет спокойной, сдержанной улыбки. Есть тень, касающаяся губ, заставляющая уголки рта заученно тянуться вверх, изображая доброжелательность.
Нет непринужденности в движениях. Есть какая-то отточенная, механически-безупречная плавность.
Везде Котецу замечает лишь изможденность, вымученную, долгую и закостенелую, словно вросшую в каждую его частичку. И её хочется вывести, снять. Вырвать с корнем. Чтоб ни следа не осталось в светло-зеленых глазах, в ставших слишком небезразличными чертах. Чтобы не только слугой министерства юстиции, застегнутым на все пуговицы безукоризненно строгого костюма, был идеальным, но и на живого человека стал похож, не выглядел так, как будто из него до последней капли выжали все яркое, за исключением галстука с режущими глаз цветами.
Но вот только Котецу не знает, как.
Пока не знает.
Не доверяет Юрий совсем иначе, чем Барнаби. Это недоверие кажется старше, глубже. Хитрей. Не выстраивается ни стен, ни барьеров, не звучит никаких запретов. Лишь замысловатые декорации из недоговорок и бытовых нейтральных тем, быстро пришедшим на смену неприятным вперемешку с безукоризненно вежливыми, отдающими холодом фразами, означающим, что вопросы стали недопустимо личными. Легко запутаться, заблудиться, пытаясь подобрать нужный ключик…
Поэтому, Котецу не пытается. Просто словно идет на ощупь, не сворачивая, не отступая. Шаг за шагом. И если в случай с Барнаби, он знал, что за всеми колкостями и высокомерием прячется в общем-то славный и даже чувствительный парнишка, то здесь он совершенно не знает, на кого натолкнется в конце лабиринта. И почему он себя туда загнал.
Но, тем не менее, Котецу хочет до него добраться. До того, кто недовольно вздергивает брови, отпускает комментарии по поводу расторопности господина Кабураги, но все же задерживается возле здания суда ровно на те лишние пару минут, за которые господин Кабураги все же умудряется добежать. Кажется строгим и серьёзным, но любит ужасно сладкий чай. Одаривает ледяными взглядами за выработавшуюся у Котецу привычку перебирать между пальцами выбившуюся из прически волнистую светлую прядь или за слишком фамильярно заброшенную на плечо руку, но не отодвигается и не отталкивает его. До того, в чьем поведении и внешности Котецу улавливает все новые и новые детали, особенности, не всегда понятные, иногда похожие на предупреждение, а иногда – на попытку сделать ему шаг навстречу, откуда-то из подземного сумрака.
Того, кто сейчас дремлет, уложив голову Котецу на колени, и веки слегка подрагивают вместе с темными ресницами, и как-то уязвимо открыто смотрится шея, и руки как-то молитвенно-беззащитно сложены на груди, а губа слегка закушена во сне и от всей этой неправильной, даже немного жутковатой хрупкости что-то щемит в груди. И несмотря на подобную близость, ставшую возможной спустя не один ледяной взгляд, Котецу все равно видится, что Юрий где-то далеко от него, в застенках своих тайн, выпивающих из него все соки. От этого возникает желание тронуть за плечо, позвать, разбудить, будто от кошмара. Или же прижать к себе, чтобы хоть так в этот далекий кошмар прорваться – когда рядом кто-то еще, кошмар ведь перестает быть таковым.
Но Котецу знает, что минут через десять Юрий и так проснется.Отстранится от Котецу, расправив плечи. Нацепит заколки, затянет ленту. Закроется со своей беззащитностью и неподдельностью на все пуговицы рубашки и пиджака. Соберет лежащую на столике документацию, которую все чаще он заполнял у Котецу дома, в кейс. А затем уйдет домой, как всегда даже не помышляя о том, чтобы остаться у Кабураги на ночь, несмотря на позднее время. И у себя он вновь будет один на один со своей изнуренностью.
Поэтому Котецу ничего не делает. Лишь слегка гладит Юрия по распущенным пепельным волосам, стараясь не замечать, что они сейчас кажутся почти седыми и думает, что в конце проделанного пути ему, скорее всего, будут не рады.
Попытаются прогнать, отослать обратно, жалея, что когда-то подпустили к себе.
Но, возможно, при этом не станут упираться, если он возьмет за руку и поведет за собой, к выходу.
Котецу не уверен, как все случится.
Но он уже точно знает, как именно поступит.
А пока он просто маленькими шажками идет навстречу, попутно стараясь хотя бы по крупице стереть, ослабить искажающую бледные черты печать усталости, чтобы когда этот странный, но ставший уже слишком небезразличным человек оставался с ней наедине в глубинах своего лабиринта, ему было бы хоть немного легче.